«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА»  № 19 (6119) 4 – 11 мая 2007 г.
Любовь ЛЕБЕДИНА Из шутихи – не в молоко

       62 года назад казалось всё! С этими дискредитировавшими себя символами и знаками, с этой столь притягательной на первый взгляд, а на деле зловещей «эстетикой», с самой идеологией, казалось, покончено раз и навсегда. Может быть, только в самом страшном сне могло привидеться кому-то из здравомыслящих людей в мае 45-го, что насмерть раздавленный фашизм не просто выживет, сохранит свою «манкость» для десятков, если не сотен тысяч, но будет в начале XXI века вполне активной, востребованной, деятельной политической силой.
И не столько даже в самой Германии, в которой – чем нас долго пугали – якобы тлел все эти годы уголь реваншизма, сколько парадоксальным образом в странах, фашизм победивших. Во Франции, в Америке. Что совсем уж дико – в России.
       Хотя, с другой стороны, это ведь так удобно, так просто: обвинить во всех своих собственных бедах и проблемах – «иных». Вот она благодатнейшая питательная среда для фюреров всех мастей, слишком чреватая чудовищными катастрофами. Но история мало того, что ничему, как известно, никого не учит, так ей сегодня ещё и никто не верит (неудивительно – слишком уж активно и рьяно её в минувшем столетии переписывали). И оттого единственной серьёзной силой, способной рассказать человечеству о фашизме, противостоять ему, остаётся «волшебная сила искусства».
Правда, выходит у неё это по-разному. Иногда – мощно и безошибочно.

                 В фойе звучат песни 40–50-х годов: «Брянская улица», «Любимая моя», будто мы оказались в городском доме культуры сталинских времён. Потом бойкая девушка предлагает зрителям включить мобильные телефоны и вообще ни в чём себе не отказывать, так как режиссёр Вадим Фиссон «поставил спектакль исключительно ради денег». Смех в зале, аплодисменты, все замерли в ожидании дальнейших сюрпризов.
Итак, провокация началась, поэтому следует держать ухо востро и быть начеку, так как лицедеи «Комик-треста», несмотря на свою клоунскую природу, социально «опасны». Для них не существует никаких авторитетов и нет ничего невозможного, ведь жизнь – это игра, где, правда, люди иногда заигрываются до такой степени, что теряют человеческий облик, превращаясь в крокодилов, оборотней и так далее.
Фиссон, ученик Товстоногова и последователь Полунина, замахнулся ни много ни мало на оппозицию живое/неживое в нашей героической истории и не менее героической действительности. Живое здесь – это простая русская баба, вынесшая на своих плечах все тяготы войны и свалившуюся на голову перестройку. И выдюжила она только благодаря главным орудиям своего труда – лому и лопате, а ещё главной кормилице – корове. Именно потому мы победили во Второй мировой, считает режиссёр, что Гитлер не оценил нашего главного стратегического оружия: млека, спирта и русской бабы, которая с допотопной берданкой смогла одолеть самого коварного врага. А ещё она умеет любить, как никто на свете, и готова всех детей мира обогреть и накормить. Когда поверх деревенского платка Наталья Фиссон накидывает красное покрывало – превращается ни дать ни взять в копию «Сикстинской мадонны» Рафаэля.
Спектакль, рассказывающий о минувшей войне и той, что на телеэкранах превращается в войну виртуальную, звучащий по-настоящему пацифистски, начисто лишён пафоса. В нём нет патриотических призывов. Он заразительно комичен и разыгрывается в стиле буффонады с масками – персонажами, предстающими то в облике фюрера, то эсэсовца, то боевика, то есть человека с ружьём, автоматом, несущего гибель всему живому.
       В постановке участвуют всего трое артистов: Наталья Фиссон, Николай Кычев и Игорь Сладкевич. Трансформация происходит настолько виртуозно, что просто диву даёшься, как школа перевоплощения изумительно прижилась в клоунской среде. Четвёртый полноправный участник – киноэкран. На нём не только проецируются документальные кадры, маршируют солдаты вермахта, но действуют те персонажи, которые только что выступали на сцене. Они запросто «входят» и «выходят» из экранной реальности, доказывая тем самым, что существование в виртуальном мире сегодня вовсе не миф. Жаль, что во времена Гитлера не успели изобрести компьютерные стратегии и «стрелялки»: кто знает, может быть, в этом случае его жажда мирового господства, скверно-детское желание подчинить себе любимую игрушку – земной шарик (помните, знаменитый эпизод из «Великого диктатора») ограничилось бы сублимацией вполне невинной.
       В «Спаме для фюрера» есть парафраз чаплинского этюда, сделанный в форме эстрадного ревю. Игорь Сладкевич изображает его «кокоткой» с оттопыренным задом, млеющей у карты России и пускающей сентиментальную слезу, слушая «Тонкую рябину». Он-то грезил, что русская баба будет встречать его хлебом-солью и в кокошнике, а эта «стерва» молочком завлекала фашистов в непроходимые чащобы и истребляла их там, что твой Рембо.
       Наверное, и сейчас некоторые новоявленные фюреры полагают, что Россия – страна не пуганых медведей и пьяных мужиков с балалайками, и её можно запросто завоевать «ножками Буша» да прокладками-памперсами. Кто бы спорил, «американизация» в нашу жизнь внедрилась куда как плотно – на экране серия клипов с утончёнными российскими трансвеститами на подиуме, с сексапильными девицами, изнывающими от жары на Багамских островах, куда они летают со своими «папашками». Весь этот гламурный видеоряд сопровождается песней «Нам нет преград ни в море, ни на суше». Смешно? Не то слово! Впечатляет? До жути! Песни остались, но сознание трансформировалось, и от «советикус» осталась одна только русская баба, которая на фоне цветных кадров всё занята своей неизбывной чёрной работой, всё колет своим ломом белый лёд.
       Русский народ – самый терпеливый на свете и для него главное – только б не было войны, а всё остальное он «вынесет» и осилит. Вот разве что сама планета не подкачает – та, что благодаря прилежным ученикам фюрера в любой момент может взорваться, до предела напичканная ядерным оружием. Финал спектакля выдержан режиссёром в духе Апокалипсиса. На голубом экране, усыпанном звёздами, к нам стремительно приближается огненный шар Земли, раскалывающийся на наших глазах на множество кусочков, продолжающих лететь в бесконечный космос под волшебные звуки «Аве Марии». Шутки кончились, господа, – заявляет «Комик-трест», – пора подумать о вечности.

«КОММЕРСАНТЪ» №39 от 13.03.2007 г.
Михаил ТРОФИМЕНКОВ Необыкновенный фашизм

"Комик-трест" сыграл историю ХХ века

Санкт-Петербургское театральное товарищество "Комик-трест" сыграло в седьмом павильоне выставочного комплекса "Ленэкспо" премьеру "малобюджетного театрального блокбастера" "Спам для фюрера". По мнению МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА, театру Вадима Фиссона удалось невозможное: за два часа три актера при помощи видео и грустного пингвина рассказали всю историю ХХ века.

        Мимы, 15 лет развлекавшие публику меланхоличной философской клоунадой, явились после долгого перерыва в совершенно новом качестве. Нежные клоуны разыграли самое жестокое зрелище на отечественных подмостках, которое, очевидно, можно назвать первой в России антиглобалистской мистерией. Сквозной сюжет "Спама" - мировая война, отнюдь не закончившаяся в 1945-м. Эстетика напоминает о политбуффонаде Бертольда Брехта и "театре жестокости" Антонена Арто, но только вооруженных электронной техникой.
       "Спам" - спектакль в той же степени, что и фильм. Действие разыгрывается одновременно на сцене и на огромном мониторе, на который проецируется видеоряд, созданный господином Фиссоном, право слово, на уровне по меньшей мере Збигнева Рыбчинского. Древнейшие театральные приемы пантомимы и акробатики, которыми "трестовцы" владеют как никто другой, или мотивы декадентского кабаре ничуть не противоречат новым технологиям. "План 'Барбаросса'"- компьютерная игра, представляемая фюрером. Политолог (Игорь Сладкевич), несущий тягостный бред, грамматически безупречно выстроенный из всех клише эпохи "суверенной демократии", выпрыгивает из телевизора, чтобы украсть бутылочку пива у зрителя, а потом оборачивается Гитлером.
       Вроде бы неуместный Терминатор из компьютерной стрелялки блуждает по полям Великой Отечественной. На отчаянные призывы Родины-матери (Наталья Фиссон) пособить огоньком телефон штаба отзывается нежным голосом автоответчика. "Авторадио" информирует, что на Рублевке из-за падения вражеского бомбардировщика наблюдается скопление бронетехники. По ленд-лизу поступают гамбургеры, партизаны пьют фанту. Последние ветераны, один со Второго Белорусского фронта, другой -- из второй танковой дивизии Гудериана, делятся валидолом, наконец-то завершив свою войну, а за их спиной снова, как в Берлине 1920-х, черные знамена скинхедов идут в уличной потасовке на красные знамена нацболов. Нина Хаген встречается с Александром Вертинским, "Ночной портье" - с "Космической одиссеей".
       Происходящее на сцене действительно непредсказуемо. Стоит испугаться, что авторы, заигравшись, впадут в банальный пафос, как ломается ритм, радикально сменяется интонация, слезы оборачиваются кровью, сентиментальность - отчаянной насмешкой и наоборот. Гитлер может оказаться одиноким менеджером, исполняющим, как Чарли Чаплин в "Золотой лихорадке" - танец булочек, танец офисных кресел с воображаемой возлюбленной. Родина-мать - офисной стервочкой, в упор не замечающей фюрера. А Терминатор, скинувший маску, -просто Николаем Кычевым, внезапно пускающимся в монолог а-ля писатели-"деревенщики" о своей пинежской родине.
       Самые убедительные и пугающие места в "Спаме" одновременно и самые иррациональные. Непонятно, почему дедок-партизан поет о "маленьком креольчике", в то время как эсэсовец пинками заставляет танцевать госпожу Фиссон в деревенском тряпье, но в маске Пьеро и с клоунским носом. Все вместе -пластическая метафора тотального насилия.
       Непонятно, что такое содержалось в гамбургере, который слопала, оросив самогонкой, героиня, но в лесу прифронтовом ей является пингвин-поводырь (Татьяна Филатова), ведущий потрепанного, но не менее, чем прежде, агрессивного Гитлера-странника. Их неуклюжий танец попрошаек в духе "сами мы не местные", исполненный с пластикой только-только вылупившихся из могил зомби, настолько жуток, что Родина-мать с облегчением встречает как доброго знакомого очередного солдата вермахта, которому, как и всем его соратникам, ловко ломает шею. По поводу прелестного пингвина я беседовал, кажется, со всеми участниками спектакля. Актеры говорили, что появился он из распространенной в "желтой" прессе легенде о Гитлере, не погибшем в Берлине, а скрывшемся на подледной базе в Антарктиде. Но и соглашались с моей трактовкой: "пингвин" - синоним другого слова на ту же букву, обозначающего крах всего и вся. А спектакль получился именно о том, что вся кровь, вся любовь, вся музыка ХХ века оказались ни к чему: пришел полный пингвин.

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ВЕДОМОСТИ»  № 064  от  10.04.2007 г.
Елена АЛЕКСЕЕВА  Спам удалять не рекомендуется.

«Комик-трест» позвал публику на мартовскую премьеру, но премьера оказалась первоапрельской. Шутки, розыгрыши, обманы, мистификации – этого всегда  было предостаточно в спектаклях Вадима Фиссона, но такого наворота еще не припомню.

         В спектакле «Спам для фюрера» вас дурят на каждом шагу. То велят включить мобильники, то советуют выключить, то вместо спектакля кино показывают. Притворяются клоунами, а оказываются иллюзионистами. Даже странно, что «Комик-трест» еще не пригласили в телепроект «Цирк со звездами». Как признается глава театра, он вполне мог бы выступать там со своими       дрессированными артистами.
      Мистификация начинается прямо с названия премьеры. Спам (то есть несанкционированная реклама) вроде бы присутствует. Но отнюдь не для фюрера, а для зрителей. Фюрер, кстати, здесь вообще персонаж эпизодический. И тоже – с двойным дном. В исполнении Игоря Сладкевича это       не столько реальная фигура, сколько виртуальная – собирательный образ киногероев от чаплиновского «великого диктатора» до Штирлица плюс фольклорные наслоения. Впрочем, ни один из героев спектакля на реальность не претендует. Все происходящее на сцене (и на трех экранах) павильона «Ленэкспо» следует отнести к разряду «сюр». Страшный сон – по-нашему.
      Начинается спектакль с того, что герой (Николай Кычев) приходит с работы усталый. Садится в кресло, включает телевизор, а там... Ну, сами знаете. Ведущий информационно-аналитической программы «Отнюдь» (Игорь Сладкевич) грузит вас бессвязными речами, от которых клонит в сон. Вот герой и засыпает перед экраном. Но комментатор, как назойливая муха, бьется о       стекло экрана с обратной стороны и продолжает свое «жу-жу-жу». Все дальнейшее мы вправе счесть кошмаром, привидевшимся телезрителю. Насмотрелся телевизора, и все смешалось в бедной головушке. И советские фильмы, и американские, и сериалы, и прогноз погоды, и реклама красивой жизни. Интернет картину усугубил. Простыни, висящие на веревке, превращаются в киноэкраны, на которых, как за окнами мчащегося поезда, мелькают пейзажи. Режиссер ловит нас на слове «окна», проецирует на них эмблему windows, вызывая смех в зале.
       Исторические сюжеты в «Спаме» перемежаются сугубо современными. Наталья Фиссон играет и Родину-мать, и деревенскую бабу, которая вместо сына ушла на войну и успешно партизанит, приманивая фрицев зазывным «Молоко! Молоко!», а потом лихо сворачивая им головы. Среди ее персонажей и дворничиха, без устали сгребающая снег, пока красотка на телеэкране (в исполнении той же актрисы) томно рассказывает о погодных прелестях       заморских островов. Одна из лучших сцен спектакля – «Компьютерный роман». Парень и девушка, симпатичные очкарики, сидят бок о бок за ноутбуками, но впрямую общаться не умеют, только по «аське». В компьютерных фантазиях он воображает себя крутым парнем, она – знойной блондинкой. Роман разворачивается бурно, но в самый решительный момент у ноутбуков садятся      батарейки. Влюбленные в отчаянии, но на помощь приходят мобильники, и вот уже виртуальная любовь вспыхивает вновь благодаря SMS-кам.
      Актерское трио «Комик-треста» блеснуло мастерством, словно желая доказать       наступающей эре вэб-дизайна, что живой театр позиции не сдает. Впрочем, в спектакле нет конкуренции старого и нового, а есть момент рождения новой эстетики. Новые слова и реалии ищут точки соприкосновения с привычными понятиями, персонажами, мелодиями. Старики-ветераны существуют рядом с молодыми балбесами (как на сцене, так и в зале). Приметы XXI века вступают в диалог с традиционным театральным языком. Герои фильмов и телепрограмм       выскакивают на сцену. Дождь и снег тоже проникают сквозь казавшуюся непроницаемой поверхность экрана. Интернетные приколы пополняют запас шуток, свойственных театру.
      Вадим Фиссон, овладевший компьютерной графикой столь же виртуозно, как и       «укрощением артистов», напоминает нам, что жизнь едина, она не прерывается оттого, что вместо ватников мы оделись в джинсы, вместо самокруток стали курить фирменные сигареты, а вместо голубей используем электронную почту. Клоуны, скоморохи, «дураки» всегда резали «правду-матку». Сегодня театры не слишком-то жалуют «социалку», предпочитая развлекать, отвлекая от      насущных проблем. «Комик-трест», несмотря на свою принадлежность к «легкому» жанру, поставил серьезный спектакль. Заманив публику в «глобальную паутину», расслабив шутками, он заставляет прислушаться к больным вопросам. И высказывается совершенно определенно: против насилия, против войны, против социального и национального неравенства.
      В финале, когда Родина-мать под музыку «Аве Мария» предстает Сикстинской мадонной,       на руках она держит ноутбук с мелькающими на нем портретами детей разных народов. Этих детишек передают с рук на руки, баюкают, словно младенца в знаменитой сцене из фильма «Цирк». И здесь не нужно подсказки, чтобы вспомнить цитату: «Рожайте каких хотите, хоть черненьких, хоть беленьких, хоть розовых в клеточку».
      Финал получился назидательным. Авторы чувствуют это и уже в своем формате снимают пафос. У артистов в карманах начинают звонить мобильники, они вполголоса отвечают, что еще говорить не могут, что еще на сцене, хоть спектакль уже и кончился: «Зрители? Нет, еще не аплодируют». Приходится аплодировать, причем совершенно искренне.

http://samoleg.livejournal.com/157285.html                
 Олег КУВАЕВ (создатель Масяни)

       Был сегодня на представлении комик-треста. Ребята это действительно круто. Будет возможность - обязательно сходите. Давали сегодня совсем новый спектакль «CПАМ для ФЮРЕРА». Смесь абсурда,пантомимы, скетчей и сумасшедших экспериментов с новыми формами медиа. Настоящие художественные эксперименты по интеракции с видео-артом на основе очень актуального материала, плюс традиционное и очень талантливое лицедейство и клоунада. Не без заусенец, конечно, но иначе и не может быть в экспериментах. На фотке СМС-танец- пантомима уставившихся в экран телефонов персонажей.. да там до фига ценнейшего действа было, граничашего с гениальностью.. жаль они не часто выступают.. и жаль хорошего фотика не было- мой Canon накрылся ещё на Метрвом море видимо не выдержав насыщенности атмосферы солями.. так что только телефон дурацкий.. спектакль шел 2 часа- сплошной кайф. Отличный свет, эффекты, звук и сам месседж... рррррррррррррррррррррекомендую..:))) После спектакля поручкался с самим Фиссоном- автором действа -недолго, почему то не люблю знакомится с авторами понравившихся творений.. хочется нарисовать себе в мозгу идеалистическую картинку.. все таки "рампа" должна быть по-моему пуленепробиваемой.. ну я так думаю..

http://theatre.gogol.ru
Ольга ЛОЗА Карнавальная мистерия цифровой эры.

              Когда открываешь для себя что-то подлинное, волнующее, волшебное – книжку или фильм, живописное полотно, песню или спектакль – и в самом деле порой хочется, чтобы никто, кроме тебя, больше не смог завладеть этим волшебством. Эгоистическое желание быть единственным посвященным среди множества профанов сродни ревности влюбленного, и оно, оказывается, уже предугадано Режиссером (Вадим Фиссон). Представление начинается с того, что мы видим огромный экран и перед ним – всего лишь один Зритель (Николай Кычев). Мысль, что это обобщенный образ, убивается на взлете: дальнейшее заверяет – Зритель действительно один, ведь на информационных фронтах выигрывает тот, кто ведет борьбу не за массы, а за душу конкретного человека.
       Диктор (Игорь Сладкевич) бьется за эту душу истово, артистически, растекаясь мыслию, подобно древнему песнотворцу. Он не просто теле-вещатель, но всемогущий дух цифровой эры: он кочует из программы в программу и даже, против воли Зрителя, с той стороны, из «заэкранья», вновь включает телевизор, не оставляя сидящему перед ним никакого выбора. Таким образом, желание, чтобы досталось больше, выполняется с каким-то абсурдистским размахом: достается столько, что сознание, захлебнувшись в потоках замысловато-бессмысленных фраз, погружается в сон. 
       И вот тут происходит то, о чем знают лишь дети, верящие, что игрушки по ночам оживают. Диктор перестает быть цифровым образом и воплощается в мир, а попросту – вылезает из «ящика» и оказывается на одной сцене со Зрителем. Это – первый переход в пространстве-времени; всего же в течение спектакля таких переходов будет множество: волшебство так волшебство! Триединство действия, места и времени упразднено; жизнь больше не обязана течь линейно: нынче это игрушка-квест, компьютерная «бродилка» по воспоминаниям о прошлом и будущем, по грезам о фантастическом настоящем. 
       Однако вернемся к действию. Чем же занимается этот «чертик из коробочки», наш докучливый Диктор? Вроде бы, ничем особенным, пакостит по мелочам: ворует у Зрителя недопитую бутылочку, возвращается в экран, ест-пьет, балуется с титрами и электронными лого – ну как еще может навредить мелкий бес? Но выясняется, что Зритель усыплен не просто так. Сон разума, как известно, рождает чудовищ, а потому, проснувшись, мы оказываемся уже в совсем другом мире: на экране больше нет Диктора-Бояна, зато маршируют бравые молодцы под знаменами Третьего Рейха.
       Теперь времена и пространства мелькают на сцене с бешеной скоростью. Спектакль как сон в быстрой фазе; Режиссер не дает опомниться, лишь где-то на дне сознания вспыхивают аллюзии на что-то знакомое, но открывающееся вновь – глубже, острее, полнее. Сартр, Брехт, «прекрасные господа немецкие офицеры», топчущие улицы Парижа в «Приключениях Пикассо» Ханса и Дэниэлсона, Монти Пайтон, романтический милашка Гитлер в «Продюсерах» Мела Брукса…

 Обман, обмен…

       Гитлер Игоря Сладкевича занят вовсе не войной: он сидит у радиоприемника и слушает музыку – польскую, французскую, венгерскую; она трогает его до слез, заставляет танцевать, а затем с нежностью маньяка вонзать немецкие флажки в соответствующие точки на глобусе. Но вот он ловит русскую волну – «Что стоишь, качаясь..», и сердце фюрера тает от любви и почти что русской тоски (как символ этой тоски на свет извлекается бутылка «Столичной»). Вновь загорается экран, и мы видим, о чем грезит Фюрер. Экранное полотно превращается в дисплей подсознания: русская тоска воплощена в русской же водке. Водка таится в матрешках, водочные бутылки венчают золотые купола; а где водка – там и банька, из баньки выходит Она – Россия (Наталья Фиссон), в кокошнике с хлебом-солью… Она земно кланяется, и тут за ее спиной вырастает Партизан с наставленным на Гитлера (и на зрительный зал) ружьем. Вот и Фюрер обманулся, но мы-то, зрители, знаем, что обман здесь – норма. Это война, а на войне дезинформация чуть ли не самое эффективное оружие.
       Нас самих дезинформировали еще до начала спектакля, когда мы читали программку. «Малобюджетный театральный блокбастер» оказывается довольно-таки дорогой постановкой (если прикинуть, сколько могут стоить спецэффекты, техника и костюмы, поневоле засомневаешься, покроют ли сборы от спектакля все эти расходы). Ничего из обещанного в программке мы так и не узнаем – ни «как происходит перезагрузка народного гнева», ни «каким образом Родина-Мать стала одиночкой», ни «PIN-код мобильного телефона Фюрера». Более того, перед началом действия Режиссер лично дезинформирует нас, когда, после непритворно-пламенных клятв актеров, костюмера и даже уборщицы, так же пламенно клянется, что создал этот спектакль исключительно ради денег. Разумеется, мы ему не верим, но посредством чередующихся обманов и клятв вовлекаемся в разгул карнавальной стихии.
       Карнавал здесь не просто главенствующий «поведенческий феномен», время от времени на сцене появляются и видимые его признаки. Перед зрителем проходят все формы маскарада – от военной маскировки до венского костюмированного бала и балаганчика серебряного века. Помимо этого, порой изысканного, порой бесхитростного, веселья, карнавал оборачивается и другой своей стороной – стихийной, страшной, убийственной, и уже совсем не смешной. В какой-то момент от бесконечных маскарадных переодеваний веет чем-то библейским: ведь и Христа, перед тем, как распять, нарядили в карнавальный костюм Царя… Ассоциация эта оказывается абсолютно точной, хотя поначалу и балансирует на грани запретного: так, гамбургер из Мак-Дональдса, присланный в качестве гуманитарной помощи по «ленд-лизу» становится едой лишь после того, как пластиковую булку размочат в самогоне. (Тут уж попахивает святотатством, карикатурой на Причастие; но затем понимаешь, что это скорей карикатура на карикатуру, допустим, ответ пресловутому «Кока-кольнотому» плакату А. Косолапова «This is my blood»). И потом, «причащается» наша ведь баба, праведница, Богородица наизнанку – у Той Сын один за всех взошел на Крест, а эта сама берет сыновний крест (то есть, ружье), и идет воевать. Значит, нет никакого кощунства, значит, истинно свершается Таинство.
       Но Режиссер не дает надолго «зависнуть» в высоком. Карнавальная перевернутость, обмен понятий и со святыней играет жестокую шутку: несъедобная пища становится Причастием, а вода жизни, первая наша трапеза на этой земле – становится водой смерти. «Малакооо… Малакооо…» - жалостливо завывает безвредная вполне, «простая русская баба», но после первого глоткА хрустит глОтка, и в арсенале Партизанки уже не бидон, а немецкие автоматы – один, два, четыре…

 Мой пингвин со мною…

       Как только гамбургер претворяется в Хлеб, на него сразу же находятся желающие. На этот раз в пространстве карнавала всплывают фигуры уличных артистов – слепой персонаж в кожаном плаще, напоминающий не то кота Базилио, не то самого Фюрера, и некто в костюме Пингвина. Они танцуют, и Пингвин, сняв котелок, идет за вознаграждением. Сердобольная Партизанка отдает сначала луковичку, затем гамбургер-Хлеб и даже полотенчико; но Пингвина интересует другое, а именно – бутыль с самогоном, обладающим чудесным свойством превращать несъедобное в съестное. В результате вымогательских манипуляций, в конце концов, и бутыль перекочевывает к «артистам». Фюрера, хотя и в виде слепого, мы узнаем сразу, а Пингвин – персонаж новый. Кто же он? Читаем в программке: Татьяна Филатова. Но это опять обман: когда маска снята, мы видим, что в костюме Пингвина – Гитлер. Персонаж выскакивает из персонажа, и мы уже окончательно отказываемся что-либо угадывать и привязывать к знакомым понятиям – слишком уж все это мудрено и запутано.
       Однако здесь все как раз очень логично: ведь, по сюжету, именно любовь к алкоголю заставила Фюрера начать войну с Россией, да и роль побирушки ему к лицу – побираясь по земному шарику, он пытается завоевать не столько земли, как любовь публики. Но шарик улетает, и любовь не может сбыться. Эта несбывшаяся любовь Фюрера перекликается с любой другой несчастной любовью. Грезы Мужичка-В-пиджачке о гламурной Блондинке обещают многое, но, конечно, обманывают: ее встречает другой, а он остается танцевать с пустым креслом. Трогательная любовь двух юных сердец не выходит за пределы Сети; но связь рвется, как только (конечно же, у юноши – первого) кончается заряд в батарейке. Опытный зритель тут усмехнется: ну да, любовь и в жизни – обман. Однако обманется и в этом: есть Любовь, которая, по словам апостола, «не перестает», ибо она – истина.

 И вечная Любовь

        День Победы. Городская площадь. Прибалтика. Людей нет: здесь это больше не праздник. На сцене – лишь два ветерана с транспарантами. На одном надпись: «Белорусский фронт», на другом – «Вторая танковая дивизия Гудериана». Обменявшись ледяными взглядами, ищут своих; при этом лица обращены в зрительный зал. Что это? – мир, как и тогда, раскололся надвое? Нет, мир больше не существует: во всей вселенной, сузившейся до пятачка сцены, остались только эти двое, и они – враги. Они устали, им бы присесть, да скамейка одна, а сидеть рядом с врагом никто из них не желает. Но все же усталость берет свое, и выясняется, что слишком много у них одного на двоих: и скамейка, и пепельница, и даже одна болезнь и одно от нее лекарство. И вот, когда враг врагу дал спасительную таблетку, и тот принял, и благословил врага, начинается новая эра: в мир приходит Бог. Мы видим Мадонну с Младенцем-Христом; Мадонна – реальная, а Христос – цифровой. Все как и положено тому быть в третьем тысячелетии: Младенец – не от мира сего; а что такое виртуальная реальность, как не мир иной? Вечный образ выражен на языке сегодняшних понятий, и Вечная Любовь, которая есть Бог, окончательно объединяет врагов: Мадонна передает Младенца от одного врага другому.
       Итак, мир восстановлен, и вновь живет. Пусть кончилась батарейка в ноутбуке – есть еще мобильный телефон, и подростки продолжают свою любовь по смс. Мобильник здесь еще один символ, почти как горящее сердце Данко: в начале спектакля вас просят включить его и поднять вверх светящийся экранчик, а в финале актеры сами отдают вам эти экранчики-сердца. Итак, круг замкнулся, любовь продолжается в вечности, и каждый получил свое сердце, и вместил, сколько мог, и даже больше. Предназначенное всем досталось каждому.   
       Но «даже вечная любовь требует разнообразия» - напоминает с экрана гламурная Мадам: высокий образ опять снижен, упрощен, сокращен до формата рекламного ролика. И все же это не только о пошлости, в которую скатилось нынче искусство, это и о них самих, о «трестовцах» - в своей вечной любви к Театру они создали нечто иное, разнообразное, со свежестью нового дня.